В марте 2012 года я наблюдала на выборах президента. На моем участке были чудовищные нарушения, меня оттуда незаконно удалили, Путин победил на этом участке с невиданным для Питера процентом - и так далее, я не раз тут об этом писала. После дня наблюдения и ночи в ТИКе и ментовках я отрубилась почти на сутки. Моих друзей, вышедших к Гостинке или Исаакию, меж тем, винтили. У меня не было сил везти им воду и еду. В победе Путина мало кто сомневался, но после той унизительной и циничной истории с вбросами и организацией подсчета, которую я видела своими глазами, я чувствовала себя крайне подавленно, так, что долгие недели не хотелось выходить из дома.
В апреле в Астрахани прошли выборы мэра, и победу приписали единороссу Михаилу Столярову, вместо набравшего, по всей видимости, больше голосов справедливоросса Олега Шеина. Шеин и его штаб начали голодовку, а Навальный в своей жж призвал ехать поддержать их. Голодовка вызывала у меня сочувствие, и я написала в его посте в жж какой-то коммент вроде "хотелось бы приехать, но не смогу". Навальный неожиданно ответил: "приезжайте".
Я персонаж дурной и романтический, и зачем-то поехала. Уже не помню как, но это было как-то легко, мы познакомились с Навальным и чуть-чуть с ним говорили. О чем, зачем - тоже не помню, но здоровались потом. В Астрахани вообще было интересно. Меня чуть не побили казаки на "путинге" за Столярова (умно было припереться туда с белыми лентами). Я увидела там кусок московской политической тусовки, которая показалась мне довольно несимпатичной, пила пиво с Дмитрием Гудковым в главном астраханском ресторане-корабле - он хотел ехать на рыбалку, а я все думала, как же так, он же на митинг приехал. Познакомилась и с так называемыми "активистами среднего звена", которые вызвали у меня ассоциации лишь с "Бесами", что сильно меня разочаровало. Но в общем, вернулась я оттуда обновленная, еще и Пасху встретила со ставшей мне дорогой семьей Веры Дробинской.
6 мая того же года я поехала в Москву. Я как раз подходила к сцене на Болотной, когда Навальному заломали руку и увели. На трибуну вылез Немцов с мегафоном, его свинтили вслед за Навальным. Сейчас мне сложно сказать, что я видела сама, а что - уже на видео потом. Меня в тот день не свинтили, я убежала. Но после уголовных дел 6 мая я испугалась: подумала, что условного Навального, если что, вытащат из тюрьмы, как публичное лицо, а если меня посадят, то мои родители этого не переживут. В том числе из-за этого страха я, в общем, не стала продолжать историю с политическим активизмом.
Я иногда жертвовала деньги ФБК, но высказывания в отношении мигрантов и некоторый популизм в итоге оттолкнули меня от Навального. Хотя видео вроде расследований про Симонян, поедающую бобра, захватывали, а Навальный по-прежнему мне казался харизматичным и смелым человеком. Для нашей культуры типично испытывать чувство вины, когда с кем-то из близких что-то происходит. Помню, как испытала это чувство, когда умерла бабушка: что была недостаточно внимательна к ней, не успела что-то сказать, и так далее. Сейчас я испытываю вину, почти такую, какую могла бы испытать в отношении кого-то близкого: за то, что в какой-то момент перестала поддерживать что бы то ни было, связанное с его деятельностью - как если бы это было предательством.
Я думаю и о том, как политическое вторглось в тело: сильного, молодого и красивого человека. Каким хрупким и уязвимым оказалось оно в сравнении с телом гадкого, накачанного ботоксом серого упыря из ОПГ. И ладно тело. Телесная оболочка выживет, но чтоб будет с содержанием? Инвалидизировать "соперника", оставить умственно неполноценным, "овощем", ребенком в теле взрослого - чудовищный и надо сказать чудовищно удачный ход. Да, это будет другая личность, и если мы следуем гуманистическим идеалам, то она тоже будет по-своему ценна, но, увы, неузнаваема для нас. Работая в интернатах, я много сталкивалась с людьми с повреждениями центральной нервной системы, и мое воображение сейчас рисует самые душераздирающие картины.
Помочь невозможно. Выходить на одиночный пикет бесполезно - это не арест. Остается, ей-богу, только молиться. Хотя я прекрасно знаю, что где-то в объективной реальности уже все решено: повреждены ли или остались сохранны те участки мозга, на которых записана личность.