Я всегда каялся в Лефортове, только не в том, за что был арестован, не так, как хотели следователи, да и не перед ними. Все, в чем я мог упрекнуть себя, неизменно лезло в голову.
В тот первый раз, в 63-м году, вспоминал я почему-то зайца, которого убили мы в Сибири, в экспедиции. Дело было ночью, машина шла под уклон, с горы. Только что прошел дождь, и дорога размякла, расквасилась глина. Вдруг сбоку выскочил заяц, пробежал метров десять в свете фар и сел на дорогу. Сел, съежился и закрыл голову лапами, точно зажмурился от страху.
- Ага! Дави его, зайца! Дави! - закричали мы. - Будет на ужин зайчатина.
И через секунду стукнуло что-то снизу об машину. Съехав с горы, мы вернулись за зайцем. Вскоре он уже варился в ведре. Ребята смеялись надо мной, но я не мог его есть. Не знаю, почему, но я вдруг понял, что изменится теперь моя жизнь. Раньше мне все сходило с рук, больше этого не будет.
За этого-то зайца, выходило, и сидел я теперь в Лефортове, потому что вспоминался он мне чаще всего и никакие оправдания не помогали. Я не убивал его, да и склон был крутой, глинистый, после дождя, затормозить было нельзя. Но я хотел ему смерти, всего только секунду хотел, и этого было достаточно. Случалось мне потом убивать на охоте птиц, да и зайцев тоже их я никогда не вспоминал.
Сергей Ковалёв — правозащитник: «Мне скажут: ты не для пропитания своего охотишься, а для удовлетворения азарта. Это правда, и я нисколько этого не стыжусь. То, что очень часто критики охоты вспоминают о правах животных — либо ханжество, либо глупость. Никаких прав у животных нет и быть не может, потому что главная характеристика права — равноправие. А ведь и вошь — животное, и глисты, которых мы гоним, и комары, которых бьем. И теленок, которого едим. Так что давайте не будем трепаться о праве. Давайте будем несомненно нравственны внутри своего вида, и этого достаточно»