(Из интервью Коммерсантъ )
В: В последнее время буллинг оказался в центре внимания педагогов, психологов и даже психиатров. Буллинга стало в школах больше или он как-то изменился?
О: До недавних пор само это слово не использовалось и никакой специальной работы в школах не велось. У нас как-то так считается, что тема коллективных взаимоотношений и коллективной травли как элемента этих взаимоотношений относится к ведению школьных психологов. Но начнем с того, что школьные психологи есть далеко не везде, в основном их могут позволить себе столичные учебные заведения. К тому же психолог если что и может, то только помочь конкретным детям, оказавшимся жертвами травли. А вопросы, связанные с самой травлей, почему она возникла и как ее победить, могут решать только сами учителя и классные руководители.
В: Почему они?
О: Потому что именно они работают с классом, все видят и могут предотвратить травлю. Они должны отличать ситуации, когда дети из-за чего-то не поладили, от буллинга.
Проблема травли в детских коллективах стара как мир, она возникает там, где есть насильственно объединенный коллектив.
Ведь дети класс как коллектив, в котором проводят по многу часов, выбрали не сами. Мне неизвестно ни одного случая травли в каком-нибудь творческом детском объединении по интересам — в том же кружке авиамоделирования, например, куда дети ходят с удовольствием и по собственному желанию.
На мой взгляд, есть три предпосылки травли в школьном коллективе или какой-то детской группе. Она возникает там, где:
— дети объединены насильственно; это может быть лагерь с отрядами, школа с классами, то есть дети не сами выбирают, с кем им быть в одной группе;
— нет конструктивной позитивной увлекательной для детей деятельности, общих целей и достижений;
— взрослый, учитель, который в силу своих профессиональных обязанностей, должен возглавлять эту группу, устраняется от роли лидера, наставника, не взял на себя ответственность за климат в группе.
Когда присутствуют эти три условия, создается очень благодатная почва для травли.
В: Получается, буллинг определяется тем, что взрослые не желают быть лидерами, а сами подростки, организаторы травли, ни при чем?
О: Здесь уже нужно говорить о другом аспекте — о так называемом присвоении проблемы. До тех пор, пока школа эту проблему себе не присвоит, не скажет — да, это мы объединяем детей в группы и потому мы берем на себя ответственность за то, что там происходит,— все останется по-прежнему и с буллингом, и с другими проявлениями агрессии в учебных заведениях.
Другой вопрос, что учителя этого не признают не из вредности. Школьные педагоги просто не знают, что делать, их этому не учат, и от бессилия они пускают все на самотек.
Проблема буллинга в школах, в подростковой среде сейчас на самой начальной стадии осознания. Но хотелось бы, чтобы все не свелось к ответственности школьных психологов, которые должны выявлять «неудобных» детей. Конечно, есть дети, переполненные агрессией, потому что у них в семье неблагополучно. Ими как раз и должен заниматься детский психолог: разгружать их, работать с родителями, налаживать контакты, коммуникации. Но травлю так не победить. Учителей надо учить работать с группой, а не просто преподавать предмет.
Тот же ребенок, который участвует в травле там, где учителя этому попустительствуют или даже провоцируют конфликты, попадая к другому педагогу, который считает атмосферу в группе своей профессиональной обязанностью, будет прекрасно себя вести. И никакая травля просто не начнется.
В: Некоторые родители, столкнувшись с буллингом в отношении своих детей и не надеясь на помощь школы, сами начинают действовать, как сделала это Наталья Цымбаленко. Это правильно?
О: Что касается опыта принуждения школы к признанию реальности, то, что сделала эта мама, было правильным. Она заставила школу признать наличие конфликта и всем вместе искать пути его разрешения. Однако одного принуждения недостаточно. Нужны новые правила школьной жизни, не формальные, а по существу. Это как на дороге: в потоке едут и те, кто сам по себе вежлив, и те, кто склонен к грубости. Но если и те, и другие знают, что есть правила дорожного движения, есть честные инспекторы и штрафы, в конце концов, то все будут стараться ездить по правилам.
То, что было раньше нормой, когда учитель мог не обращать внимания на конфликты внутри его класса или даже поощрять травлю, а то и выступать ее зачинщиком, сегодня не может считаться приемлемым. Но важный вопрос: что мы предлагаем взамен? Школа не сможет решить проблему самостоятельно, нужна помощь научного сообщества, тех же родителей. Это долгий путь, но многие европейские школы уже прошли его.
Управление коллективом — это не какой-то редкий дар. Это технологии, которым учатся, так же, как учатся и всему остальному. Почему тренеры, имеющие дело со взрослыми, обучаются, как работать с групповой динамикой, а учителя не могут?!
Вот у меня сегодня на семинаре группа взрослых людей, которых я не смогу заставить сидеть целый день, если им не будет интересно и комфортно в группе, если они не будут чувствовать, что это им полезно. А в школе ребенок не может встать и сказать: «Что за чушь вы тут несете!» или «Мне тут некомфортно» — и уйти с урока.
Взрослые, если им неинтересно, встанут и уйдут. Поэтому тренер должен уметь работать с сопротивлением, с тем, что кому-то скучно и кто-то не согласен, кто-то конкурирует с тренером, а кто-то подбивает группу на срыв учебного процесса. Тренер не может написать в дневник «Не слушает материал, примите меры» и снять с себя ответственность. И будущих школьных учителей этому нужно учить еще в институте. Нужно, чтобы они работали с супервизором, разбирали раз за разом какие-то конкретные случаи, чтобы они этого не боялись. Нужны реальные практические программы. За десять лет вполне можно переучить всех педагогов. И если этого не было сделано раньше, то нужно сейчас.
Сегодня курсы повышения квалификации преподавателей — это очень часто скука и бессмыслица. Лекции, которые устарели содержательно и методически. А ведь на это тратятся время и деньги.
Мы с коллегами сейчас тоже думаем над экспериментальными тренингами для педагогов, изучаем международный опыт. Есть неплохие программы по буллингу в Скандинавии, есть американские практики. Надо дальше искать, пробовать. Буллинг — не та проблема, которую можно решить раз и навсегда, это больше похоже на сорняки, которые надо регулярно пропалывать, одновременно заботясь о саде и прививая здоровые побеги.
В: Но учителя жалуются на перегруженность, на большие объемы бумажно-компьютерных отчетов, и им еще отвечать за психологический климат в классе?
О: Да, в этом смысле в образовании у нас сейчас мало что хорошего происходит. Эти огромные объединения нескольких школ, где директор зачастую не знает в лицо не то что учеников, даже учителей. Большие нагрузки и на преподавателей, и на учащихся, чрезмерный контроль за системой безопасности, сплошные рамки и ограничения. Как в этих условиях улучшать моральный климат? Я очень боюсь, что сейчас начнутся имитации, выпустят какие-то методички и тем же замотанным учителям велят провести беседы и отчитаться. После чего дети продолжат макать кого-то в унитаз, только теперь приговаривая: «Это у нас буллинг».
Атмосфера в школе начинается даже не с отношения к детям — она начинается с отношения к учителям. И с их отношения к себе, с их уважения к себе. Мы не сможем прекратить буллинг, оставив все как есть. Школа — это не парты и учебные планы, это атмосфера, модели поведения, правила жизни, это дух. Если он теплый, буллинга в школе не будет. А если в ней много насилия сверху вниз, то при самых прекрасных результатах ЕГЭ такая школа будет для детей кошмаром.
(Мне то даже не представить себе, что школа вообще может обходиться без буллинга, а школьный учитель не провоцировать всеми силами травлю. В мое время, травля шла сверху и шла очень со скрипом. Меня только потому не травили ни в одном классе, что дети учителей не слушали. А школьных психологов тогда еще не было. Мне кажется, к счастью не было. Фиг знает, как бы все складывалось, если бы еще и психологи навалились, - прим. ред)