Женщины стали самостоятельнее, деловитее, перестали рваться замуж. А не слишком статусным, но сообразительным мужчинам вроде меня стало с ними проще, поскольку теперь они ценят не только взносы, но и общение. В девяностые я не мог предложить джип. Не скажу, что это сильно понижало мои шансы на взаимность (общался я все равно с теми, для кого джип не главное), но сейчас мне реже стали попадаться девушки, в чьих глазах щелкают счетчики. Это не только следствие тучных нулевых, когда средняя зарплата несколько раздулась, но и результат десятилетнего воспитания: каждый сам за себя.
Вторая серьезная перемена — страшное сужение кругозора, о котором, впрочем, не писал только ленивый. Однако это касается и девушек, и юношей, и даже вполне зрелых ребят из числа моих ровесников: у кого-то память ухудшается из-за Интернета, у кого-то — из-за общего снижения планки. Раньше мы больше писали об умном, а теперь — о рейтинговом. Девушки стали самостоятельнее, да, но и проще, площе: они меньше прочли (им и некогда), меньше смотрели (ведь и нечего), а что больше путешествовали и фоткали, так это само по себе не может расширить ничей кругозор. Фоткать и выкладывать в «Фейсбуке» — такой новый способ овладения миром, но овладеть не значит познать. Александр Македонский очень в свое время переживал, что захватывает новые земли, но не чувствует, не понимает их, и, если б не родился Александром, желал бы родиться Диогеном. Нынешние Александры тоже жрут пространство и подавно не задумываются о нем. Сфоткал — считай, присвоил. Выложил в «Фейсбуке» — каталогизировал. Собственно, так у них с любыми другими знаниями: событие считается произошедшим, книга — прочитанной, а любовь — состоявшейся, если это сфоткано и лежит на морде социальной сети.
Еще одна интересная особенность современных девушек (наблюдение субъективное, и многие, я знаю, оспорят его): их гораздо более простое отношение к сексу. Все-таки раньше секс был чем-то сакральным: «дать» не значило, конечно, полюбить, но как-то впустить в себя, соотнести с собой, что ли. Внутренний мир был не так оторван от внешнего. У сегодняшней же девушки он компактно помещается внутри, как один корпус подлодки в другом, и «дают» они чаще всего вот этим внешним корпусом, который очень мало влияет на самоощущение. При желании можно, конечно (если делать это очень хорошо), дотрахаться как-то и до внутреннего мира, но физиология у нынешних молодых вообще не слишком с ним связана.
Иногда это и неплохо, мало ли я видел отличных девушек, которые, несмотря на дурное самочувствие, выходили на работу, готовили презентации, а то и преодолевали огромные расстояния за рулем. Советский человек тоже не слишком отвлекался на телесное, его занимали более масштабные задачи. Но тут, думаю, дело именно в том, что секс перестал быть табу и превратился в забавную гимнастику, которая, как говорила Лолита, «хороша от прыщиков». Сегодня секс — повод для знакомства или завершающая его часть, но никак не клятва, не обещание быть вместе и даже не новый этап в отношениях. Вот съехаться — это да. И даже пойти вдвоем в «Икею» — да. Это серьезно, накладывает обязательства, заставляет задуматься. Совместная покупка сегодня значит больше, чем ночь, проведенная вдвоем, потому что покупка предполагает общие деньги, а это куда серьезнее, чем общая постель. Деньги достаются трудно, а постель — вот она, дана изначально.
Хорошо ли это? В известном смысле да: современная девушка превосходна для легких, необременительных, физиологически приятных отношений. Для совместной жизни или, по крайней мере, для серьезного романа нужен кто-то более старомодный. Есть и еще одна проблема, непосредственно проистекающая из этой легкости: девушки стали чудовищными неряхами. Они попросту разучились наводить уют: может быть, потому, что уют надо создавать в семье, а пока они одиноки и независимы, он им не нужен. Вот почему в большинстве их гнезд царит невообразимый бардак, а любые попытки навести там чистоту, хотя бы и мужскими руками, встречаются требованием сейчас же положить все, как было.
Впрочем, может быть, это и не бардак, а тонко организованный порядок — какова на поверку русская жизнь, кажущаяся иностранцам тотальной неразберихой.
Кое-что в современных женщинах осталось неизменным — и за эти 20, и за предыдущие миллионы лет. Это крайняя нетерпимость к любым занятиям, которые встают между женщиной и мужчиной — речь не о работе, а о реальных увлечениях. Ее всегда будет отвращать то, что поможет возлюбленному удержаться на плаву, если в один прекрасный момент она решит сбежать с его другом. Мужчину, изменившего жене, все-таки мучают угрызения совести, разумеется, если он не окончательно пал. Женщина всегда находит тысячи оправданий, а если честно — не понимает, в чем ей оправдываться. Если уж она, образчик чистоты и духовности, отдалась другу или соседу, это значит, что ее очень сильно допекли. Более того, скоро она начинает воспринимать измену как собственную трагедию: до чего он меня довел! И особенно ненавидит она мужчину за то, что он эту измену пережил. Если бы он повесился или как минимум эмигрировал, его еще можно было бы простить. Но если он жив-здоров и у него есть дело, помогающее эту измену забыть, будь это хоть выпиливание лобзиком, он бездушный. Он недостоин целовать шлейф ее платья. Вот почему даже в самых гармоничных браках женщина крайне критично относится к тому, что может заменить ее. Она еще никуда не собралась, но к этому
занятию уже ревнует.
Как изменились мужчины, мне, пожалуй, виднее, поскольку я это могу отслеживать на собственном примере. Наверное, я не самый типичный случай, но у меня здоровая психика, что редкость по нынешним временам. А она, как известно, самый чуткий барометр.
Главная и самая печальная перемена — исчезновение нормы. Современный мужчина связан с этим понятием теснее женщины, да простят меня сторонники равенства полов. В конце концов, именно мужчина устанавливает норму, так было в древности, так остается и до сих пор в архаических сообществах вроде кавказских. Женщина может позволить себе любые отклонения: она вьется вокруг нормы, как танцовщица вокруг шеста, в женском характере как раз и прелестна некоторая непоследовательность. «Легкомысленная» — для нее чуть ли не высший комплимент, а попробуйте, например, сказать «легкомысленный», как Ленин о Луначарском, — трудно придумать более уничижительный эпитет. Мужчина должен отвечать за свои слова, а женщина, пожалуй, потеряет половину очарования, если будет слишком много об этом думать. В русской сказке, впрочем, все уже сказано: есть лиса, есть волк, оба друг друга стоят, но у лисы главное оружие — хитрость. Волку, понятное дело, хитрость не положена, это признак слабости. И вот современный мужчина, увы, с понятием нормы не в ладу
— он его отмел как тоталитарное. Совершенно исчез кодекс чести, то есть такие правила поведения, которые признаются именно мужскими, обязательными к исполнению. Какую бы мерзость вы ни сделали, в Сети обязательно найдется пара фриков, которые ее поддержат; какую бы глупость вы ни ляпнули, всегда будут люди, разделяющие эту точку зрения; в конце концов, нет подлости, которая не получила бы оправдания. С одной стороны, это прелестно, поскольку в такой ситуации никого уже не затравишь; с другой — вы будете тщетно апеллировать к современникам, настаивая на очевидном. «Этот текст — графомания!» — доказываете вы, когда сталкиваетесь с очевидным идиотизмом. А вот и нет, графомания — то, что делаете вы, а именно этот текст — новое слово, он отлично вписывается в очередной «-изм».
Доходит до дискуссий по столь очевидным вопросам, что голова идет кругом. Пример: некий художник, не умеющий рисовать, но считающийся таковым по новой классификации (он что-то там такое инсталлировал или концептуализировал, неважно, и у него, конечно, есть куратор), «снял» в клубе очень-очень пьяную девушку, предложил ей заняться экстремальным сексом, привез на квартиру друга и начал там избивать. Это у него были такие представления об экстремальном сексе. А друг услышал, как девушка визжит, и немедленно побежал в полицию.
Вот вся Сеть в результате этого события обсуждает: имеет ли право художник избивать девушку, хотя бы и в порядке экстремального секса. Правильно ли поступает друг, который зовет полицию, вместо того чтобы вмешаться лично?
Все эти вопросы очень любопытны при абстрактном рассмотрении, однако мужской кодекс, складывавшийся веками, все же позволяет ответить однозначно: 1) избивать девушку, хотя бы и пьяную, хотя бы и в порядке инсталляции, нельзя; 2) если у тебя есть возможность вмешаться — вмешайся, а не зови на помощь государство; 3) если ты не чувствуешь возможности вмешаться лично, прекрати это безобразие любым другим способом. Но на такие однозначные выводы современный мужчина просто не способен, и это освобождает его от множества обязанностей, из которых, собственно, состояла его социальная роль всего-навсего сто лет назад.
Современный мужчина не должен держать слово, принимать опасное для себя и удобное для других решение, заниматься благодеяниями тайно. Сейчас он может привлекать всеобщее внимание к своим добрым делам, к своей интимной жизни, к своим симпатиям и антипатиям — ему, в общем, абсолютно все позволено, и пресловутые борцы за равенство сделали для этого больше многих. Проявление слабости со стороны мужчины стало восприниматься как норма, а культ силы заменился культом грубости. В результате современный мачо — это слабый, но чрезвычайно наглый хам, прибегающий в случае необходимости к любым недозволенным приемам. Мужской кодекс всегда был немного самурайским, но сегодняшние самураи, как с горечью заметил японский писатель Мисима, все больше думают не о самурайском кодексе, а о модной обуви. Культ потребления снял с мужчины одну из его главных обязанностей — создавать новое: сегодня главный не тот, кто придумал, а тот, кто больше и своевременнее других потребил. В общем, образцовый герой нашего времени — вампир: он ничего не производит, все время кого-нибудь потребляет и при этом прекрасно выглядит.Внутри у такого мужчины совершенная пустота.
О деградации мужского населения кто только ни говорил, и все ссылались на неведомых титанов прошлого, которые, мол, и слово держали, и прекрасных женщин чтили. Принципиальная новизна нашего времени в одном: еще нигде и никогда эта деградация не объявлялась прогрессом. До такого додумались только мы.
Утешает лишь то, что любая эпоха когда-то кончается — и наступает другая, с более серьезными требованиями. Хотим мы стать мужчинами или нет, а все равно придется. Пол ведь не выбирают.
Что до главной мужской черты, она неизменна. Это — лень. Одухотворенная, плодотворная лень, благодаря которой существуют механизация, культурная революция, философия и разнообразный секс. Именно разнообразие секса — главная приманка, благодаря которой мужчина размножается, иначе ему было бы лень проделывать все это уже после первого раза. Лень — это не отказ от работы, а лишь презрение к рутинному труду. Мужчине нужен великий стимул. Завоевание мира, или победа над девушкой (если она сможет показаться недоступной), или создание моторчика, который бы упразднил необходимость вскапывать огород. Без вечной или хотя бы вневременной цели мужчина не пошевелится. Вся философия родилась из оправдания лени, попыток ответить на вопрос, почему не работать лучше, чем работать. Вся наука — попытка так объяснить мир, чтобы поля возделывались сами, а звери отбрасывали курдюк и уходили отращивать новый. Но иногда скука сильнее лени, ведь мужчина очень остро чувствует момент, когда блаженное dolce far niente (итал. «сладкое ничегонеделание») превращается в скучное гниение под одеялом. Тогда он быстро встает, быстро все делает, спасает мир и, довольный собой, ложится опять.
Дмитрий Быков о Мужчине и Женщине