"Я не знаю, куда нужно идти. В 1989 году, когда на впервые в истории СССР объявленных свободными выборах обнаружился мухлеж, "админресурс" и подтасовки, люди стали собираться в Лужниках. Тогда еще без разрешения вообще ничего не мыслили. Получили эту площадку. Между оградой стадиона и железнодорожной насыпью. Невидную ниоткуда. От метро топать пешком до хрена. Но и это было чудом. Десятки тысяч. Топали. Говорили часами. Стояли днями.
Потом стали ходить по городу. От центра - куда-то вдаль. На ВДНХ. К Олимпийскому. Иногда - пользуясь путанницей и разногласиями в согласовании. В последний момент договаривались: "Хорошо, мы будем митинговать вдали, но пройдем туда пешим ходом..." Эти шествия давали больше, чем сам митинг (с которого можно было уже и сваливать): видели все, присоединялись тысячи...
Но ходили все вместе. Теперь я думаю, что и это - не обязательно. Ведь что важнее: выйти как можно большему числу КУДА-НИБУДЬ или найти виновного в ошибках?", - пишет у себя в журнале Дмитрий Борко
Потом стали ходить по городу. От центра - куда-то вдаль. На ВДНХ. К Олимпийскому. Иногда - пользуясь путанницей и разногласиями в согласовании. В последний момент договаривались: "Хорошо, мы будем митинговать вдали, но пройдем туда пешим ходом..." Эти шествия давали больше, чем сам митинг (с которого можно было уже и сваливать): видели все, присоединялись тысячи...
Но ходили все вместе. Теперь я думаю, что и это - не обязательно. Ведь что важнее: выйти как можно большему числу КУДА-НИБУДЬ или найти виновного в ошибках?", - пишет у себя в журнале Дмитрий Борко