leokondrat в Островки памяти. Подростки и комсомол.В конце мая 42-го года, вскоре после нашего перехода на работу в ГИПХ, или в начале июня, было созвано отчетно-перевыборное комсомольское собрание, где меня выбрали секретарем комитета комсомола. То есть меня выбрали в комсомольский комитет, где было три человека, а комитет выбрал секретарем меня. Это произошло не потому, что я имела какой-то опыт работы или как-то себя показала. Комсомольцев было всего 7 человек, и мы мало знали друг друга. Наверное, повлияло то, что я единственная среди них имела высшее образование. Наверное, было ко мне какое-то уважение. Я вступила в комсомол поздно, на третьем курсе института. До этого была как белая ворона, очень мало было студентов не комсомольцев. Конечно, ни о какой руководящей работе я понятия не имела. А тут на меня посыпался град обязанностей. Все, что было раньше, все общественные и дополнительные работы, это были цветочки по сравнению с тем, что теперь взвалилось на мои плечи. Прежде всего — я была не освобожденным секретарем, то есть всю работу должна была делать сверх основной. А когда? У нас все воскресенья были заняты, все среды были заняты, часы после работы были заняты. Я считаю, что все нагрузки, которые мне давали, можно разделить на две части. Первая — касалось меня самой. Это очень частый вызов в Райком комсомола, о чем объявляли по телефону секретарю директора (городской телефон в ГИПХе был один), например, объявляли в половине первого, чтобы я к часу дня пришла в райком. А мне надо, узнав это, постоять в очереди в столовую, пообедать, как-то закончить свою работу, а иногда химический процесс как раз в середине, и успеть дойти от Биржевого моста, где расположен ГИПХ, на улицу Скороходова (теперь Большая Монетная), это километра два, наверное. Я опаздывала, вызывала неудовольствие руководства как Райкома, так и лаборатории, но что поделаешь. Другое время уходило на вызовы “по цепочке”. Это было полудело-полуигра. Комсомольский актив, члены бюро райкома, некоторые секретари и заместители, те, которые с точки зрения комсомольского руководства жили не очень далеко от Райкома, должны были по вызову быстро собраться. Например, секретарь райкома звонил члену бюро Шуре Алексеевой, которая жила в нашем доме (телефоны тогда были большой редкостью, их могли поставить только по указанию Райкомов партии и комсомола). Шура Алексеева потом вышла замуж за героя-краснодонца Арутюняна и уехала в Киев, он стал секретарем ЦК комсомола Украины. Но дело не в этом. Она прибегала ко мне и говорила: “Сбор по цепочке”. Я бросала все дела, если они у меня были, бежала на улицу Попова, там, пробежав довольно большой кусок, вызывала еще одну девочку и говорила ей: “Сбор по цепочке”. Она бежала за кем-то еще, я тоже бежала за второй девочкой и потом в Райком. Там мы собирались. Как-то нас собрали для того, чтобы помочь грузить аккумуляторы — Аккумуляторный завод эвакуировался. Им нужна была помощь, они обратились в Райком комсомола, Райком вызвал нас. Как-то нас вызвали для того, чтобы узнать, умеем ли мы ползать по-пластунски. Всем предложили проползти. Было много смеха, потому что ползать по-пластунски никто не умел. Вызывали, наверное, и просто для того, чтобы проверить, насколько быстро мы можем собраться.
Потом были всякие поручения; сделать доклад на активе или на каком-нибудь собрании, выйти на воскресник мне, или активу, или всем комсомольцам, и так далее. Было очень много разных заданий.
Вторая группа вопросов касалась уже руководства комсомольцами в ГИПХе. Конечно, попадало мне за все на свете: почему у нас мало комсомольцев. Но я ведь только что пришла, я не знаю, почему у нас мало комсомольцев? Комсомольцы должны овладевать какой-либо специальностью. Это был самый трудный вопрос. У нас он еще долго стоял. Прежде всего, надо было познакомиться с этой молодежью. Ко мне, вскоре после того, как меня выбрали, подошел начальник спичечного цеха Иван Петрович Калинин. Раньше, когда я училась на первом курсе, он был ректором Технологического института. А в 1936-ом году на кафедре политэкономии обнаружили то ли врагов народа, то ли знакомых врагов народа.
Все это передавалось шушуканьем. Этих врагов и знакомых врагов удалили, ликвидировали. Ректора института исключили из партии и сняли с работы, и вот теперь он работал начальником спичечного цеха — начальствовал над двумя десятками 14—15-летних девочек, несколькими мальчиками и несколькими пожилыми женщинами. Он предложил мне придти к ним, поговорить с подростками. Я пришла, стали беседовать. Я спросила, знают ли они, как расшифровывается ВЛКСМ. Они не знали. Знают ли они, что мы празднуем седьмого ноября и первого мая. Они не знали. Сейчас, может быть, молодежь тоже не знает этого, но тогда это были самые крупные праздники СССР. Они не знали карту СССР, где стоит враг, как он оккупировал Украину. Но зато они очень хорошо знали, что 23 февраля будет день Красной Армии. Я обратилась в парторганизацию, они выделили политинформатора, собрали кружок для политзанятий. Конечно, принимать их в комсомол было рано. Еще не ясно было, что с ними делать, они были очень “серые”. Райком комсомола требовал, чтобы все подростки не занимались неквалифицированной работой, они должны были получать квалификацию. Строительные кружки, которые были организованы, конечно, многого не давали. На двух-трех занятиях что-то показывали-обучали, как малярить, как делать электропроводку. Мы посоветовались с нашим активом и решили, что мальчиков можно приспособить к мастерам учениками. Технических цехов у нас еще не было. Были мастерские, где работал один плотник, один электрик, один шорник. Мальчиков можно было пристроить туда обучаться. Я обратилась к директору, чтобы он перевел ребят из цехов на такие, более квалифицированные, работы. Он согласился на этот перевод, но сказал, чтобы договаривалась об этом с начальниками цехов я сама. Он не хотел своим приказом лишать начальников цехов уже обученных работников, выполнявших несложную, но нужную, работу. А вот договариваться с начальниками цехов было непросто. Они не хотели отдавать своих уже наученных каким то операциям работников.
У нас в отделе кадров работала член ВЛКСМ, мы договорились, что если будут поступать ребята, не посылать их в цеха, а направлять в мастерские учениками. Попробовали договориться и о том, что если будут принимать на работу пожилых женщин, то их, как бы обменивать на мальчиков — а мальчиков переводить в мастерские. Но все это было очень сложно, потому что для перевода каждого человека нужно было поговорить с юношей один или два раза. Куда он хочет перейти, согласен ли он перейти, договориться с мастером, который согласится его взять. И потом надо было для каждого человека договариваться с начальниками цехов, чтобы его отпустили. У меня на это совершенно не было времени, так как я все время работала в лаборатории. После работы ребята уже расходились, они уходили на два часа раньше, работали шесть часов, а мы восемь. Хорошо, конечно, что я работала не одна. В этом деле очень помогали, собственно даже не помогали, а мы вместе работали — две девочки, Муся Скипидарникова и Люда Вилейкис. Муся (Мария Ивановна), много десятилетий проработала в ГИПХе. Она в то время работала заместителем начальника отряда ПВО. Постоянного места не имела, могла ходить по цехам, ребят она знала лучше, потому что работала уже давно. Люда работала в электроцехе, точнее причислена к нему, она была телефонисткой. У нее была сменная работа, если в дневную смену она была свободна, то могла беседовать с подростками.
При первом же знакомстве я предложила подросткам приходить ко мне или в комитет комсомола в тех случаях, если им покажется что-то несправедливым, в их работе возникнут какие-то конфликты с начальством, или что-то будет непонятно. Это были дети, которые прожили голодную зиму на иждевенченской или детской карточке, и пришли в ближайшее место, где их принимали на работу по исполнении 14 лет, и где они могли получить рабочую карточку. Интересовало их в основном, когда прибавят выдачу хлеба. Хлеб прибавляли в течение 42-го года несколько раз, и осенью размер пайка довели до 700 грамм в день на рабочую карточку. Теперь это кажется огромным количеством, а тогда съедалось в один присест. Они приходили ко мне, иногда жаловались, я старалась как-то смягчить или устранить эти микроконфликты, которые возникали. Дело в том, что дети должны были работать 6 часов, а иногда начальству по регламенту процесса производства необходимо было продлить рабочий день. Кроме того, надо было проследить, получают ли они рыбий жир, они должны были получать каждый день по ложке рыбьего жира в медпункте и.т.д. Ребята эти работали наравне со взрослыми; на огородах, на ломке домов, выходили на воскресники. Я привлекала их к небольшой общественной работе, постепенно мы сдружились. Нас было несколько человек более взрослых комсомольцев. И мы были похожи на воспитательниц в детском саду. Так или иначе, к концу 42 года все подростки мальчики из цехов были переведены в ученики или уже получили разряды, начинали быть специалистами в мастерских. Этому способствовало еще одно обстоятельство, а именно, близость с флотом. Об этом я расскажу ниже. Обучить специальностям девушек было труднее, и произошло это позже.
Потом были всякие поручения; сделать доклад на активе или на каком-нибудь собрании, выйти на воскресник мне, или активу, или всем комсомольцам, и так далее. Было очень много разных заданий.
Вторая группа вопросов касалась уже руководства комсомольцами в ГИПХе. Конечно, попадало мне за все на свете: почему у нас мало комсомольцев. Но я ведь только что пришла, я не знаю, почему у нас мало комсомольцев? Комсомольцы должны овладевать какой-либо специальностью. Это был самый трудный вопрос. У нас он еще долго стоял. Прежде всего, надо было познакомиться с этой молодежью. Ко мне, вскоре после того, как меня выбрали, подошел начальник спичечного цеха Иван Петрович Калинин. Раньше, когда я училась на первом курсе, он был ректором Технологического института. А в 1936-ом году на кафедре политэкономии обнаружили то ли врагов народа, то ли знакомых врагов народа.
Все это передавалось шушуканьем. Этих врагов и знакомых врагов удалили, ликвидировали. Ректора института исключили из партии и сняли с работы, и вот теперь он работал начальником спичечного цеха — начальствовал над двумя десятками 14—15-летних девочек, несколькими мальчиками и несколькими пожилыми женщинами. Он предложил мне придти к ним, поговорить с подростками. Я пришла, стали беседовать. Я спросила, знают ли они, как расшифровывается ВЛКСМ. Они не знали. Знают ли они, что мы празднуем седьмого ноября и первого мая. Они не знали. Сейчас, может быть, молодежь тоже не знает этого, но тогда это были самые крупные праздники СССР. Они не знали карту СССР, где стоит враг, как он оккупировал Украину. Но зато они очень хорошо знали, что 23 февраля будет день Красной Армии. Я обратилась в парторганизацию, они выделили политинформатора, собрали кружок для политзанятий. Конечно, принимать их в комсомол было рано. Еще не ясно было, что с ними делать, они были очень “серые”. Райком комсомола требовал, чтобы все подростки не занимались неквалифицированной работой, они должны были получать квалификацию. Строительные кружки, которые были организованы, конечно, многого не давали. На двух-трех занятиях что-то показывали-обучали, как малярить, как делать электропроводку. Мы посоветовались с нашим активом и решили, что мальчиков можно приспособить к мастерам учениками. Технических цехов у нас еще не было. Были мастерские, где работал один плотник, один электрик, один шорник. Мальчиков можно было пристроить туда обучаться. Я обратилась к директору, чтобы он перевел ребят из цехов на такие, более квалифицированные, работы. Он согласился на этот перевод, но сказал, чтобы договаривалась об этом с начальниками цехов я сама. Он не хотел своим приказом лишать начальников цехов уже обученных работников, выполнявших несложную, но нужную, работу. А вот договариваться с начальниками цехов было непросто. Они не хотели отдавать своих уже наученных каким то операциям работников.
У нас в отделе кадров работала член ВЛКСМ, мы договорились, что если будут поступать ребята, не посылать их в цеха, а направлять в мастерские учениками. Попробовали договориться и о том, что если будут принимать на работу пожилых женщин, то их, как бы обменивать на мальчиков — а мальчиков переводить в мастерские. Но все это было очень сложно, потому что для перевода каждого человека нужно было поговорить с юношей один или два раза. Куда он хочет перейти, согласен ли он перейти, договориться с мастером, который согласится его взять. И потом надо было для каждого человека договариваться с начальниками цехов, чтобы его отпустили. У меня на это совершенно не было времени, так как я все время работала в лаборатории. После работы ребята уже расходились, они уходили на два часа раньше, работали шесть часов, а мы восемь. Хорошо, конечно, что я работала не одна. В этом деле очень помогали, собственно даже не помогали, а мы вместе работали — две девочки, Муся Скипидарникова и Люда Вилейкис. Муся (Мария Ивановна), много десятилетий проработала в ГИПХе. Она в то время работала заместителем начальника отряда ПВО. Постоянного места не имела, могла ходить по цехам, ребят она знала лучше, потому что работала уже давно. Люда работала в электроцехе, точнее причислена к нему, она была телефонисткой. У нее была сменная работа, если в дневную смену она была свободна, то могла беседовать с подростками.
При первом же знакомстве я предложила подросткам приходить ко мне или в комитет комсомола в тех случаях, если им покажется что-то несправедливым, в их работе возникнут какие-то конфликты с начальством, или что-то будет непонятно. Это были дети, которые прожили голодную зиму на иждевенченской или детской карточке, и пришли в ближайшее место, где их принимали на работу по исполнении 14 лет, и где они могли получить рабочую карточку. Интересовало их в основном, когда прибавят выдачу хлеба. Хлеб прибавляли в течение 42-го года несколько раз, и осенью размер пайка довели до 700 грамм в день на рабочую карточку. Теперь это кажется огромным количеством, а тогда съедалось в один присест. Они приходили ко мне, иногда жаловались, я старалась как-то смягчить или устранить эти микроконфликты, которые возникали. Дело в том, что дети должны были работать 6 часов, а иногда начальству по регламенту процесса производства необходимо было продлить рабочий день. Кроме того, надо было проследить, получают ли они рыбий жир, они должны были получать каждый день по ложке рыбьего жира в медпункте и.т.д. Ребята эти работали наравне со взрослыми; на огородах, на ломке домов, выходили на воскресники. Я привлекала их к небольшой общественной работе, постепенно мы сдружились. Нас было несколько человек более взрослых комсомольцев. И мы были похожи на воспитательниц в детском саду. Так или иначе, к концу 42 года все подростки мальчики из цехов были переведены в ученики или уже получили разряды, начинали быть специалистами в мастерских. Этому способствовало еще одно обстоятельство, а именно, близость с флотом. Об этом я расскажу ниже. Обучить специальностям девушек было труднее, и произошло это позже.