Я не верю, что есть Бог выше того, который внутри каждого человека. Не верю, что есть что-то важнее сострадания. Не верю, что какой-то отдельный, внешний, существующий в неком раю, Бог, наблюдает, испытывает и наказывает. Я верю, что Иисус Христос на самом деле являлся богом. Ровно в той же степени, в которой является богом любой человек, способный отдать жить за других людей. Я не верю, что вино во время службы превращается в кровь Христову, но я верю всем своим существом, что принимая это вино, я символически пою хвалу и славу его жертве. И этот символ важен для меня. Я не верю в мистическое значение молитвы, но я верю, что некоторые древние тексты - прекрасны, и за ними - опыт, мука, смерть и жизнь удивительных людей. Которые были способны отдавать жизнь за другого. Я думаю, человечество построило удивительные церкви из мрамора и золота, придумало невероятно захватывающие и убедительные ритуалы, правила и законы, и все это - ради одного только. Достучаться до себя, такого, который вдруг окажется способен отдать жизнь за другого. Услышать самого себя. Говоря "господи, помилуй", я обращаюсь к себе самой, я у себя прошу милости, я у себя прошу сил, и иногда я себя слышу. Если мир будет спасён - он будет спасён только чистым человеком, чистыми людьми, который будут просветлены, освящены собственной способностью к состраданию. И в этом смысле - смерти нет.
Сегодня распяли Иисуса Христа, эта несправедливость разрывает сердце, завтра будет самый чёрный, самый пустой день года, но пройдут такие трое суток и столкнут в такую пустоту, что за этот страшный промежуток я до Воскресенья дорасту.
Скоро пасха. Праздник вне религий и разниц. Праздник победы жизни и сострадания над смертью.
В опере Вагнера "Парсифаль", которую я посмотрю сегодня в городе Берлине, есть строчка "Durch Mitleid wissend, der reine Tor; harre sein', den ich erkor.", над переводом которой бились и бьются лучшие умы, да и надо знать либретто, в общем, мир если и будет спасён, то "чистым дураком, через сострадание". (Очень странно и не странно, что эта строчка появилась именно в опере Вагнера, а не какого-то более приличного человека. В городе Лейпциге мне, по этому поводу, очень нравится памятник Вагнеру - небольшая и довольно неприятная фигура человека, и огромная величественная металлическая тень за ним, кажется это довольно точная и буквальная метафора того, как сделанное человеком может быть больше его самого). Ну, да я отвлеклась. Эта строчка, конечно, самое главное в опере, да и в жизни
